Феноменальный Петербург

Алексей Михайлов:
– Искренне люблю этот город и считаю его лучшим из всех, где я был. Но такое сосредоточение богатства требует специального подхода. Около 9000 объектов культурного наследия, огромные площади сохранившейся исторической среды. Петербург возник на основании свода правил. С самого начала регламентировался процесс строительства, устанавливались параметры и форма объектов. Ничего странного нет в том, что и сейчас город достаточно жестко охраняется регламентами в отношении как памятников, так и исторической среды. Помогает ли это развитию Петербурга или мешает, каждый решает для себя.
Правила не меняются – они развиваются. Мы все глубже погружаемся в историческую ткань, изучаем и ищем способы установить ограничения, которые сохраняли бы город, но не мешали его развивать. Сочетание сохранения и развития – это не просто слова, но принцип, которого мы стараемся придерживаться. Это тяжело: мы постоянно идем по лезвию бритвы. «Склонимся» в сторону сохранения, и нас не поймут те, кто развивает город. В сторону развития – также найдутся оппоненты.
Нужны четкие, понятные и незыблемые правила для тех, кто занимается развитием и приспособлением объектов культурного наследия. Сами по себе эти правила не появятся. Уже анонсирована большая работа: мы хотим уйти от формального установления ценности исторических зданий, исходя из года постройки, и перейти к качественному определению ценности рядовой застройки. Такой подход вызывает множество негативных отзывов, но хочу еще раз подчеркнуть: это обсуждение будет проводиться открыто, с участием профессионального сообщества.

Анастасия Ясинская:
– Градозащитники уже подсчитали, что новый подход приведет к потере 10% исторических зданий. Градус дискуссии нарастает…

Алексей Михайлов:
– Возможно, меня неправильно поняли. Я говорил о том, что около 10% исторической застройки плохо изучены, нужно исследовать ее более детально. К качественному подходу необходимо переходить, поскольку степень манипуляций с годами постройки уже зашкаливает. В целом режимы, установленные 820-м законом, отработаны, действуют более 10 лет, и никто их кардинально менять не будет. Но накопился ряд вопросов.
Что касается самих объектов культурного наследия: мы не первый год обсуждаем с коллегами целесообразность историко-культурной экспертизы по ряду позиций. Во многих регионах в органах охраны работает меньше десятка человек. Они не могут так детально смотреть документацию, как мы. И для них это как раз и делает институт историко-культурной экспертизы. Но на самом деле ряд позиций экспертизы в чистом виде дублирование. Например, не очень понятна необходимость историко-культурной экспертизы проектов реставрации: их и так выполняют аттестованные Минкультом специалисты, работающие в аттестованной им же организации. И еще три аттестованных эксперта должны проверить двух таких же экспертов, а потом еще и орган охраны проверяет… Получается излишняя бюрократизация. Решения пока нет, надо понять, где экспертиза действительно нужна, где избыточна.
Стараемся не оставлять без внимания и другие программы. Например, программа «Рубль за метр» еще не раскрыла свой потенциал. Есть вопросы с монополистами, с землей, но когда все будет отработано, то это будет прекрасная практика. Ищем оптимальные механизмы, стараемся прислушиваться к мнению профессионального сообщества.

Дмитрий Синочкин:
– Позиция ведомства обозначена, понятие правильного города («города по правилам») принимается. Какова позиция архитекторов?

Михаил Мамошин:
– Мы живем в феномене. Само создание Петербурга феноменально: пришел человек, решил строить здесь, и возник город. Таких городов очень мало, обычно они развивались естественным способом, из каких-то небольших поселений. А наш создан умышленно. Изначально это европейский фасад России. Делали все, чтобы здесь Европа звучала более убедительно, чем в самой Европе. Например, наше «штукатурное барокко». Во всем мире оно каменное, робкое, не имеет такой выразительности. А у нас штукатурная классика очень выразительна. Интересен имперский период – представлены практически все стили! Есть байка, что барон Осман тайно приезжал в Петербург и жил здесь, прежде чем приступить к преобразованию Парижа… А после 1917 года случилось то, чего не было ни в одном европейском городе – все остановилось! В Европе появился конструктивизм, функционализм и т. д. В основном из-за отсутствия денег после Первой мировой. Учителя наших учителей поступили мудро и вынесли всю событийность пролетарской архитектуры за пределы исторического центра, сохранив этот оазис.
А из барских квартир создали пролетарские фаланстеры; «коммуналки» блестяще решили жилищную проблему, не надо было ничего строить, только поделить…
В 1950-х годах произошел еще один невероятный поворот. В Москве на международном архитектурном конгрессе была высказана здравая мысль: оставить старые города в покое и строить на периферии. Многие европейские города, пострадавшие во Второй мировой войне, испортили новыми постройками – модерн деформировал среду. А Петербург – город, застывший перед Первой мировой войной. Тысячи туристов со всего мира приезжали к нам, чтобы посмотреть, какой была европейская столица до Первой мировой войны. Эти феномены привели к появлению города, в котором мы сейчас живем.
Но жизнь ставит новые задачи. Странно, но в центре города я должен соблюдать те же самые нормы, что и в проекте на Глухарской улице. То же количество гостевых машино-мест, процент озеленения и т. д. У меня в квартире в центре очень относительно выполняется норма инсоляции, но меня-то она устраивает! Необходимо сделать новые нормы для центра. Тогда мы получим хороший инструмент преобразования среды. Из-за действующих норм реконструкция жилья во вторых и третьих дворах просто невозможна! Каким бы талантливым не был архитектор…

Иван Архипов:
– Главное ограничение для развития центра – земли больше не делают. Свободные «пятна» практически закончились. Все предложения, позволяющие что-то построить в центре, известны, за такие участки просят колоссальные деньги, но реализовать эти проекты непросто. И происходит это редко. Настанет момент, когда участков не станет совсем, и тогда мы все пойдем по пути реконструкции старых зданий, приспосабливая их под современное использование, наполняя современным смыслом и содержанием.
Законодательству о градозащите много лет, и оно принципиально шикарно. А КГИОП – одно из немногих ведомств, с которым есть смысл разговаривать. Хочу сказать добрые слова о комитете и сотрудниках, хотя они и выпили нам много крови. Экспертизы и согласования очень удлиняют процесс. Но в комитете работают профессионалы, они всегда подскажут, каким путем идти. За последние годы многое стало лучше. Это касается сохранения наследия, реставрации фасадов, включения в инфраструктуру заброшенных объектов – многие из них постепенно вовлекаются в оборот.
С другой стороны, непрофессионалы кричат о сносе объектов культурного наследия. Подчеркну: ни один из памятников не снесен! Есть исторические здания, которые охраняются только в силу года постройки. И есть четкие правила: что охраняется, что нет и что можно делать, а что нельзя. Профессионалам противостоят учителя, библиотекари. Они, безусловно, вправе иметь свою точку зрения, но с профессионалами должны дискутировать профессионалы.
Например, здание бань Евдокимовой на Малом проспекте П.С. Это же завод, причем давно. Что там осталось от бань? Что там сохранять? Мне непонятно. А из этого делают пиар-кампанию федерального уровня. Формальный повод – год постройки. Есть процедура, которая позволяет или не позволяет его снести, а далее – чистая судебная казуистика. Но суд не проясняет суть вопроса: что мы охраняем и почему.
У нас не бывает простых проектов. Но если ты все правильно делаешь, то почему должны быть проблемы? Согласен, что нужны понятные правила – надо охранять не по дате постройки, а по ценности и контексту. И решать это должны профессионалы, и каждому зданию в квартале должен быть назначен определенный статус. А без этого конфликты возникают на пустом месте – как, например, вокруг здания ВНИИБ.